Русская школа в Женеве.

«С 1 сентября открывается в живописных окрестностях Женевы свободная русская школа… Школа будет с интернатом для мальчиков и девочек. Отсутствие отметок, работы в саду и огороде, игры на воздухе в парке, экскурсии в исторически интересные и красивые окрестности, водяной и зимний спорт — все это дополняет физическое и умственное образование, которое дается детям на чисто научных началах по лучшим методам преподавания»[1].

Когда я прочла заметку «Свободная русская школа в Женеве», моим первым порывом было срочно выяснить, где же находится такая замечательная школа и не поздно ли еще записать туда своего ребенка. Но тут взгляд упал на источник и дату, набранные мелким шрифтом: газета «Прикамский край»[2], 8 августа 1907 года. Разочарование оттого, что ребенку не удастся там поучиться, сменилось интересом: что же это за школа и кто ее создал в Женеве?

Заметку переслала мне Надежда Сикорская, редактор «Нашей газеты»[3], с которой я много лет сотрудничаю. Кое-что стало ясно из объяснения Александра Львовича Рашковского, краеведа из Кирова[4], приславшего письмо в редакцию. Он сообщал о том, что, обнаружил этот материал, просматривая старые подшивки газеты «Прикамский край». Более того, газета не ограничилась одной заметкой. В конце сентября того же 1907 года она сообщала о том, что «русская средняя рациональная шестиклассная школа» готовится к открытию. И далее еще более детально рассказывалось о том, какие задачи ставило перед собой это учебное заведение:

«Основной задачей рациональной школы организаторы считают развитие ума, воли, характера и физического организма детей в направлении, которое обеспечивало бы человеку в будущем выработку прочного, цельного миросозерцания. Этот принцип стал со времен Пирогова и Ушинского руководящим началом русской педагогической мысли. <…> Создание жизнерадостной обстановки для ребенка, специальное внимание, уделяемое каждому по способностям, — вот что организаторы Школы признаю́т более ценным средством в деле воспитания. При Школе состоит врач, который следит как за здоровьем детей, так и за всеми условиями их жизни в гигиеническом и санитарном отношении»[5].

Автор заметки не преминул воспользоваться возможностью, мягко говоря, покритиковать государственную систему просвещения: «Министерство народного просвещения же всегда преследовало цели, не имеющие ничего общего с педагогикой, — цели внутренней политики. Благодаря этому в казенной средней школе, где все проводится и осуществляется механически, инициаторам и исполнителям бумажных реформ совершенно чужды рациональные педагогические приемы воспитания и обучения. Отдать ребенка в казенную среднюю школу — это значит подвергнуть его умственному, а очень часто и физическому калеченью. Вместе с тем налицо все данные, что его оттуда выпустят, хотя и с дипломом (аттестатом), но невеждой»[6].

Звучит весьма современно, словно и не прошло больше ста лет с момента написания материала. Кто же эти люди, задумавшие создать школу в Женеве? Газета «Прикамский край» дает ответ: инициатива принадлежала Ивану Ивановичу Фидлеру, а поддерживал ее кружок русских педагогов, в том числе Ф. М. Азнауров, Е. М. Десятова, Н. Н. Ге и Н. А. Падарин. Имя Ивана Ивановича Фидлера достаточно хорошо известно: в начале прошлого века его училище, которое так и называли «фидлеровским», считалось одним из лучших в Москве. Будущий известный физик академик В. В. Шулейкин, учившийся там, вспоминал: «Очень хороший состав преподавателей был в реальном училище Фидлера, находившемся недалеко от нашего Покровского бульвара, на Чистых Прудах, на углу Лобковского и Мыльникова переулков[7]. …Какая прекрасная была эта школа! С каким теплом, с какой благодарностью ее вспоминаю»[8].

Что же заставило вполне преуспевавшего директора училища покинуть столицу и отправиться в Женеву? Оказалось, что во время первой русской революции в здании фидлеровского училища располагался один из центров революционеров. Уже в марте 1905 года в школе проходили нелегальные собрания рабочей и учащейся молодежи, а в декабре здесь состоялось заседание Московской городской конференции большевиков. Именно на этом собрании решено было начать всеобщую политическую стачку 7 декабря, которая затем, по замыслу большевиков, должна была перейти в вооруженное восстание. Но все развивалось не совсем по плану. 9 декабря школу, в которой собрались на совещание дружинники и молодежь, симпатизировавшая большевикам, окружили правительственные войска. Был предъявлен ультиматум, но собравшиеся отказались покинуть здание. Тогда начался артиллерийский обстрел школы, в результате которого три человека были убиты, пятнадцать — ранены, а здание сильно пострадало. Именно после разгрома училища Фидлера началось вооруженное восстание большевиков.

Сам Фидлер, хотя и не принимал участия в восстании, опасался, что его обвинят в сочувствии революционерам. И действительно, его арестовали, но потом отпустили под залог. Предпочитая не рисковать, Иван Иванович покинул Москву — благо в средствах он не нуждался, так как его жена была весьма состоятельной особой. Что касается школы, после ремонта здесь снова разместилось учебное заведение — на сей раз реальное училище Баженова. В советское время в этом здании находилась Школа № 40 имени Революции 1905 года.

Женеву Иван Иванович выбрал не случайно. Фидлеру было известно, что в городе осело множество русских политических эмигрантов[9]. Вот как описывает Женеву того времени Александр Николаевич Рубакин — сын Николая Александровича Рубакина, о котором я расскажу подробнее чуть ниже: «Тогда в Женеве скопилось великое множество русских политэмигрантов. Женева буквально кишела русскими; русская речь слышалась всюду, на каждом шагу: в трамваях, в кафе, ресторанах, на улицах. Русские ходили обычно группами; многие еще носили российскую одежду — косоворотки, высокие сапоги, меховые шапки. Особенно много русских жило в предместье Женевы — на улице Каруж, которую они называли фамильярно „Каружкой“»[10].

Большинство русских надеялись рано или поздно вернуться на родину, а потому отнюдь не стремилось ассимилироваться с местным населением, — следовательно, русская школа в Женеве вполне могла быть востребована: ведь там дети получили бы образование, которое потом позволило бы им продолжить учебу в России. Видимо, эти соображения и способствовали тому, что Иван Иванович в итоге принял такое решение.

Одним из учредителей школы был Николай Андреевич Падарин. Именно его имя привлекло внимание А. Л. Рашковского. Оказалось, что вятичи до сих пор чтут память о Падарине — педагоге и просветителе. Вот отрывок из воспоминаний одной из его учениц М. Н. Огневой, которая позже сама стала прекрасным педагогом: «Н. А. прославился тогда как лучший учитель, дающий уроки по латыни для поступающих в университеты реалистов[11], которые должны были сдавать экзамены на аттестат зрелости. <…> Н. А. был замечательный педагог, превосходно знавший предмет. Уроки его были очень интересны, и латынь, этот „скучный и нудный“ для гимназистов предмет, оказался весьма увлекательным…»[12]

Судя по воспоминаниям Огневой, Падарин был не только прекрасным учителем, но и замечательным человеком: он возглавлял Вятское общество вспомоществования учащимся высших учебных заведений и много помогал талантливой молодежи из бедных семей. Оказавшись в Женеве, Падарин продолжал хлопотать за своих учеников. В архиве Российской Академии наук мне удалось обнаружить письмо Падарина, подтверждающее мнение Огневой. В нем Николай Андреевич хлопочет за двух девушек, стремившихся попасть на Московские высшие женские курсы профессора В. И. Герье. Их торжественное открытие состоялось в 1872 году, и эти курсы отличались исключительно высоким уровнем преподавательского состава: достаточно сказать, что, например, русскую историю там преподавал Василий Осипович Ключевский, чьи труды востребованы до сих пор, а курс философии читал Владимир Сергеевич Соловьев — один из самых авторитетных русских философов второй половины XIX века.

Знакомому, от которого Падарин ждал содействия, он объяснил: девушки эти еврейского происхождения, что может создать определенные трудности для их поступления на курсы. «Мои protégés, — пишет Николай Андреевич, — умные и, в истинном смысле слова, интеллигентные девицы»[13]. Почему Николай Андреевич оказался в Женеве? Ответ на этот вопрос еще предстоит найти. Кем были другие педагоги женевской школы, о которых идет речь в заметке, — Ф. М. Азнауров и Е. М. Десятова — мне выяснить не удалось. В списке учредителей также фигурирует Н. Н. Ге. Причем я уверена, что речь идет не о знаменитом художнике, а о его старшем сыне, тоже Николае Николаевиче Ге, — полном тезке отца. Известно, что в 1900 году Николай Ге-младший уехал из России в Швейцарию и осел в Женеве[14]. Как и отец, Николай Николаевич был неплохим художником, но, чтобы заработать на жизнь, ему некоторое время пришлось преподавать русский язык в Сорбонне. Можно предположить, что в женевской школе Фидлера он преподавал либо рисование, либо русский язык.

Очень интересная информация о школе содержится в уже упомянутых выше воспоминаниях Александра Николаевича Рубакина «Лоцман книжного моря». Книга посвящена его отцу — известному революционеру, писателю, просветителю и библиографу Николаю Александровичу Рубакину. О его жизни, как и о его неистребимой страсти — книгах, много и подробно писали. В очерке о Павле Бирюкове я уже упоминала знаменитую рубакинскую библиотеку, которой пользовались все русские эмигранты, находившиеся в Швейцарии, и о своеобразном соревновании между Николаем Рубакиным и Павлом Бирюковым, также собравшем очень значительную библиотеку.

http://publ.lib.ru/ARCHIVES/R/RUBAKIN_Nikolay_Aleksandrovich/.Online/Rubakin_N.A.-P001.jpg

Николай Александрович Рубакин

В книге «Лоцман книжного моря» приводятся некоторые детали начального периода жизни Рубакиных в Швейцарии, где они оказались вскоре после разгрома революции 1905 года и возникновения угрозы ареста Николая Александровича. Вот как Александр Николаевич описывает свой приезд в Женеву, где, как он знал, уже находился его отец: «В Женеве, которая для меня была совершенно неизвестна, я случайно каким-то образом попал через данный мне в Петербурге адрес к социал-демократу писателю Дивильковскому, которого видал раньше у отца. Дивильковский сообщил мне, что в этот же день я смогу встретиться с отцом на вечере, устраивавшемся политэмигрантами. Действительно, там я с ним и встретился. Отец тогда жил в „школе Фидлера“ и перетащил туда же и меня. Школа Фидлера находилась в предместье Женевы — Жюсси, почти на самой границе с Францией, в большом здании, окруженном садом. Туда шел электрический трамвай»[15].

Далее Александр Николаевич объясняет то, что я уже выяснила раньше, — почему Фидлер уехал из Москвы и основал в Женеве школу для детей русских эмигрантов: «Ни у отца, ни у меня отдельной комнаты в школе не было. Мы спали на диванах в какой-то из классных комнат. В здании было холодно: на отопление не хватало средств. Оставаться в школе было невозможно — отец жаждал снова засесть за работу, а в школе работать он не мог»[16].

Вскоре Николай Александрович отыскал довольно просторную квартиру в Кларане, где он смог разместить свою библиотеку, которую ему удалось вывезти из России. Именно этой библиотекой в Кларане многие годы потом могли пользоваться все русские, жившие в Швейцарии; и, между прочим, библиотека эта постоянно пополнялась.

Вот оно — упоминание о школе Фидлера — в источнике, заслуживающем, на мой взгляд, доверия. Возможно, далеко не все получилось так, как было изначально задумано: свидетельством тому даже этот маленький отрывок. Денег на отопление здания у Фидлера не хватало — тем не менее, несмотря на холод, школа функционировала.

В тех же воспоминаниях Рубакина есть еще несколько интересных фактов. «Во главе школы встал ряд виднейших русских политэмигрантов, — пишет он. — В работе ее принимала очень близкое участие Екатерина Павловна Пешкова, первая жена А. М. Горького: необыкновенно симпатичная, умная, сердечная и энергичная женщина, жившая в Женеве вместе со своим сыном Максимкой»[17]. В начале 1907 года Екатерина Павловна выехала из России в Италию, где к тому времени поселился Горький. Хотя жить вместе они перестали еще в 1903 году, официального развода они не оформляли и сохраняли очень теплые отношения. Бóльшую часть времени, проведенного в эмиграции, Пешкова жила в Париже, но в какой-то момент находилась и в Швейцарии. Известно, что в общественно-политическую жизнь российской эмиграции Екатерина Павловна включилась очень активно, поэтому ее интерес к созданию школы в Женеве удивления не вызывает. Кроме того, в этой школе учился ее сын.

C:\Users\Natalia Beglova\AppData\Local\Packages\microsoft.microsoftedge_8wekyb3d8bbwe\AC\#!001\MicrosoftEdge\Cache\5Z2GKTRR\Peshkova_&_son[1].jpg

Екатерина Павловна Пешкова с сыном Максимом. Нижний Новгород (1900)

В книге Шишкина «Русская Швейцария» приводится другая цитата из воспоминаний Рубакина, в которой утверждается, что Екатерина Павловна даже жила в этой школе и не просто принимала участие в ее работе, а фактически руководила ею. Шишкин также упоминает имя еще одного человека, работавшего в школе: им был известный большевик Николай Александрович Семашко. По свидетельству Шишкина, тот преподавал в школе историю и географию, а также выполнял функции врача.

Мне удалось установить имя еще одного русского политэмигранта, преподававшего в школе. В своих мемуарах Александр Николаевич Рубакин сообщает, что разыскать отца в Женеве ему помог некий Анатолий Авдеевич Дивильковский. Читая мемуары, написанные известным советским дипломатом С. И. Дивильковским, я наткнулась на интересный отрывок. Сергей Иванович цитирует письмо, написанное женой Анатолия Авдеевича Екатериной Францевной. В нем идет речь о встрече Дивильковских с Горьким, его женой и сыном, а также говорится о том, что они хорошо знали семью писателя: «С тех пор мы увиделись с Алексеем Максимовичем только в Москве [так в оригинале. — Н. Б.]. Когда мы приехали в Москву в ноябре 1918 г., в „Националь“, в 1-й Дом Советов прибежал к нам Максим, сын Алексея Максимовича, который был учеником моего мужа по школе Ив. Ив. Фнулера в Женеве, и пришла к нам Екатерина Павловна Пешкова. С Алексеем Максимовичем муж встретился где-то на собрании…»[18]

Екатерина Францевна явно перепутала фамилию основателя школы, хотя инициалы его указала правильно. При этом вышеприведенный отрывок из ее письма содержит весьма ценную информацию. Прежде всего, он подтверждает тот факт, что Максим Алексеевич Пешков учился в школе Фидлера в Женеве. А главное, он позволяет установить имя еще одного преподавателя школы: Дивильковского — яркого публициста и члена Петербургского комитета РСДРП, который эмигрировал в Швейцарию в 1906 году. Ему было тридцать три года, у него была большая семья: четыре дочери и два сына. Ему приходилось браться за любую работу, чтобы содержать жену и детей. Известный революционер Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич писал, что Дивильковскому «пришлось испить до дна горькую чашу тяжелого существования с семьей в голодное и безработное время эмиграции». Работа в школе давала ему постоянный заработок, которого так не хватало его семье.

https://static.wixstatic.com/media/45df66_9743001ded4149e5a167d74f5535ce7c.jpg/v1/fill/w_709,h_532,al_c,lg_1,q_85/45df66_9743001ded4149e5a167d74f5535ce7c.jpg

А. А. Дивильковский с матерью, женой, детьми и сестрами. Фотография, сделанная накануне отъезда в Швейцарию

Отрывок из вышеприведенного письма также свидетельствует о том, что Дивильковские были вхожи в семью Горького, и их свидание в Москве состоялось не только потому, что они встречались в Женеве. Дело в том, что Анатолий Авдеевич был близко знаком с Горьким еще в Нижнем Новгороде. Писатель произвел на Дивильковского столь сильное впечатление, что своего сына, родившегося в 1904 году, он назвал Максимом — в честь Горького.

C:\Users\NATALIA\Pictures\Фото для статьи о школе в Женеве\Divilkovsky.png

Анатолий Авдеевич Дивильковский. Фотография (начало 1920-х годов). Фотография

Впрочем, история семьи Дивильковских заслуживает отдельного рассказа. Здесь упомянем лишь, что к Максиму Дивильковскому судьба была не слишком благосклонна. После возвращения семьи на родину в 1918 году он стал сотрудником Народного комиссариата иностранных дел и в 1923 году вновь оказался в Швейцарии в составе советской делегации на международной конференции по поводу заключения мирного договора с Турцией и по вопросу о черноморских проливах. Однако на сей раз его пребывание в стране, которая столько лет заменяла ему родину (он оказался в Швейцарии в двухлетнем возрасте) едва не стоило ему жизни. 10 мая 1923 года во время покушения на Вацлава Вацлавовича Воровского Максим был тяжело ранен. Правда, в отличие от Воровского, тогда он выжил и погиб лишь в 1942 году, сражаясь в рядах Красной Армии.

Моя работа над очерком о русской школе в Женеве весьма напоминала детективное расследование. Первая информация помогала отыскать вторую, одна фамилия тянула за собой следующую. Так постепенно сложилась цепочка фактов, позволяющих с уверенностью утверждать, что русская школа в Женеве была открыта! Правда, просуществовала она недолго. Судя по некоторым источникам, уже в конце 1908 года школа Фидлера переехала в Париж. Почему? Ответа на этот вопрос я пока не нашла.

В начале 1990-х годов в Швейцарию, и в Женеву в частности, хлынул поток детей из России. Их родители, богатые и не очень, мечтали, чтобы их дети отправились учиться за границу. Не будем сейчас рассуждать, почему их не устраивало образование, которое их дети получали на родине. Не понаслышке зная систему образования в Швейцарии, не думаю, что она во всем превосходит российскую; но, как это чаще всего бывает, «хорошо там, где нас нет». В конце 1990-х годов до восьмидесяти процентов учеников во многих международных школах Швейцарии составляли дети из России или из бывших республик Советского Союза. Обучение в таких школах во многом теряло свой смысл: ученики говорили между собой по-русски, да и программы приспосабливали к их знаниям и потребностям: ведь далеко не все они собирались продолжать учиться за границей — многие мечтали вернуться на родину. Найдись в это время такой же талантливый и предприимчивый человек, как Фидлер, и создай он русскую школу в Швейцарии — нет сомнений в том, что от желающих учиться именно там не было бы отбоя!

  1. Текст заметки приводится в материалах, собранных кировским краеведом А. Л. Рашковским. / http://blogs.7iskusstv.com/?p=48063 (Здесь и далее: все цитаты приведены в соответствие с современными нормами орфографии и пунктуации.)
  2. «Прикамский край» — общественно-политическая и литературная газета, города Сарапул, расположенного на Каме в юго-восточной части Удмуртии.
  3. Ежедневное Интернет-издание в Швейцарии на русском языке, которое существует с 2007 года.
  4. Старое название города – Вятка.
  5. См. сноску 1: там же.
  6. См. сноску 1: там же.
  7. Ныне угол улиц Антона Макаренко и Николая Жуковского соответственно.
  8. Цитата по: http://wikimapia.org/10114003/ru/%D0%91%D1%8B%D0%B2%D1%88-%D1%83%D1%87%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D1%89%D0%B5-%D0%98-%D0%98-%D0%A4%D0%B8%D0%B4%D0%BB%D0%B5%D1%80%D0%B0
  9. Подробнее об этом см. мой очерк «Караул! Русская интервенция!»
  10. Александр Рубакин. Лоцман книжного моря. — М.: Молодая гвардия, 1979. (Серия ЖЗЛ) / https://www.e-reading.club/bookreader.php/49380/Rubakin_-_Rubakin_%28Locman_knizhnogo_morya%29.html
  11. Имеются в виду выпускники дореволюционных реальных училищ.
  12. Цит. по: Архив А. Л. Рашковского // Частный электронный архив личных фондов и коллекций документов / https://1archive-online.com/archive/rushkovsky/petryaev-6.html
  13. См.: http://www.ras.ru//VArchive/pageimages/518/3_1229/002.jpg
  14. Подробнее о нем см. мой очерк «Почти детективная история о том, как картины Н. Н. Ге путешествовали из России в Швейцарию и обратно».
  15. См. сноску 6: там же.
  16. См. сноску 6: там же.
  17. См. сноску 6: там же.
  18. Цит. по: Дивильковский С. И. Дивильковские. Воспоминания о семье и эпохе / http://www.divilkovskiy.com/anatoliy