О том, что профессия журналиста была и остается весьма опасной, известно всем. Но если бы мне сказали, что опасности поджидают меня во Дворце Наций, где я буду делать абсолютно мирный репортаж о его барах, я, конечно, никогда бы не поверила. Однако именно так и случилось.

Мало найдется туристов, приехавших в Женеву и не побывавших на экскурсии во Дворце Наций в Женеве. Как правило, туристические группы встречаются с гидом в новом здании в официальной терминологии именующимся зданием «Е», и уже оттуда отправляются на экскурсию. Это здание, которое трудно назвать архитектурным шедевром, было построено в 1973 году, когда разросшемуся персоналу, уже не Лиги Наций, почившей в бозе, а новой международной организации — ООН — стало тесно в старых помещениях. Восьмиэтажное, возведенное из стекла и бетона, оно отличается редким,  как выражался один знакомый архитектор, «отсутствием всякого присутствия» — в нем нет ни красоты линий, ни гармонии с окружающей природой, ни оригинальности технологических решений. На фоне удивительно красивого пейзажа это сооружение поневоле наводит уныние. Когда я увидела его впервые, услужливая память тут же вызвала к жизни другие здания этого периода, но уже в Москве — Дворец съездов, здание гостиницы Россия. Наверняка, исключения есть, но большинство зданий семидесятых и начала восьмидесятых годов можно смело отнести к периоду архитектурного уныния.

Здание «Е» служит основным конференц-комплексом, поэтому большинство делегатов отправляются выпить кофе в бар «Серпан» (фр. Serpent — «Змея»), находящийся именно здесь. Жан-Клод Паллас[1] много лет проработал в ООН в должности начальника Секции инженерно-технического обеспечения и эксплуатации  зданий Дворца наций. Он написал книгу, являющуюся энциклопедией штаб-квартиры ООН в Женеве, в ней есть объяснение происхождение названия. Палас пишет, что изначально этот бар служил местом, где можно быстро перекусить в перерывах между сессиями, ведь именно рядом с ним находятся около десяти больших залов для заседаний. И вот английское «snackbar»(закусочная) сначала плавно эволюционировало в «snakebar» (англ. буквально «змеиный бар»), а затем уже вполне логично превратилось во французское  «barserpent».

Как мне кажется, есть еще одно объяснение этого странного названия. Из основного холла к бару ведет извилистый коридор, да и сам бар имеет неопределенную форму. К тому же, с третьего этажа к центру спускается, извиваясь, лестница, добавляющая неправильных форм к уже имеющимся. Но ассоциации со змеей на этом и заканчивается. В баре нет ничего зловещего и мрачного. Наоборот, он залит светом, поскольку находится в пристройке к основному зданию и с наружной стороны ограничен полукруглой стеклянной стеной. Эта стена выходит на парк ООН, за которым просматриваются озеро, левый берег и горная цепь.

Кстати, в этом баре в четком соответствии с его названием вы можете выпить не только кофе, но и бокал вина. Сегодня в большинстве международных организаций имеются кафе, кафетерии, но не бары. Традиция баров сохранилась в штаб-квартире ООН в Женеве еще со времен Лиги Наций. Не так давно, в 2001 году, тогдашний Генеральный директор Владимир Петровский попытался бороться с этой традицией, сократив время продажи спиртных напитков в барах Дворца Наций. Но запрет продержался недолго, всего несколько месяцев, и после многочисленных протестов сотрудников и делегатов был отменен.

После того как вы выпьете чашечку кофе или бокал вина в баре «Серпан», поднимитесь по эскалатору на третий этаж. Там есть еще один бар с не менее экзотическим названием «Эскарго» (фр. Escargo — «Улитка»). Происхождение этого названия уж точно объясняется его формой, напоминающей витой домик на спине улитки. Сейчас бара, как такового, уже нет, но здесь проводятся различные коктейли и праздничные мероприятия. Гиды обычно заводят сюда группы, чтобы взглянуть на фотографии всех Генеральных директоров Женевского отделения ООН, висящие при входе в бар «Эскарго».

На третьем этаже можно осмотреть небольшую, но разнообразную выставку картин и скульптур, полученных штаб-квартирой ООН в Женеве от разных стран. Больше всего туристов сосредотачивается перед подарком Китая – гобеленом, на котором выткан Храм неба[2] (Le Temple du ciel). Гобелен обладает интересным свойством: где-бы вы не находились, лестница, ведущая к нему, всегда будет повернута именно в вашу сторону.

На выставке есть вещи, безусловно, очень интересные, но есть и такие, приближаться к которым следует, соблюдая некоторую осторожность. В прямом смысле этого слова, поскольку они сделаны из… гвоздей. Вот, например, перед вами три полотна: на первом рисунок создан гвоздями, покрашенными в черный цвет, на втором – в серый, а на третьем – гвозди белого цвета.

Гюнтер Укер «От темноты к свету» (фото автора)

Я несколько лет проработала в кабинете, находившемся в непосредственной близости от этого триптиха под названием «От темноты к свету»[3] («De l’ombre à la lumière»). Признаюсь, каждый раз, идя по коридору, старалась оставлять между собой и гвоздями достаточную дистанцию: а вдруг какой-то делегат, опаздывающий на заседание в зал Совета по правам человека, находящийся напротив, ненароком толкнет меня и насадит на гвоздь, как бабочку на булавку! Боюсь, смотреться я буду гораздо менее изящно и красочно.

Недавно рядом с гвоздями появилось новая картина «В руках женщин»[4] (Inwomenshands), на которой изображено множество женских рук.

Клара Гаресио «В руках женщин» (фото автора)

Прекрасное название. Да и картина написана сочно и колоритно, но проходя мимо нее, я отвожу взгляд. Слишком напоминает изображенное на ней то, что можно увидеть на стенах некоторых индийских дворцов и усыпальниц Индии. Это отпечатки рук женщин, совершивших сати. Для тех, кто еще не слышал об этом чудовищном обычае, поясняю: сати – сожжение жены на погребальном костре мужа. Такой женщине обеспечена посмертная слава, и она удостаивались чести, как нынешние звезды Голливуда, оставить отпечаток своей руки  в специально отведенном для этих целей месте.

Раджастан. Джохдпур. Отпечатки ладоней женщин, совершивших сати, на стене при входе в крепость

В 1829 году совершение сати было законодательно запрещено в Индии. Тем не менее, костры, на которые всходили вдовы, решившие расстаться с жизнью, продолжали загораться то в одном месте, то в другом. Во время моей поездки в Раджастан зимой 2013 года я прочитала в газете об очередном сати, произошедшем в небольшом селении этого штата.

Пройдя по стеклянной галерее, вы вскоре окажетесь в огромном зале Потерянных шагов. Многие полагают, что его так называют, поскольку здесь гулкое эхо. Для других это выражение ассоциируется с вокзалаами, где люди проводят время в бесполезной ходьбе туда-сюда в ожидании поезда. По мнению третьих — это название идет от масонских традиций. Ведь залы Потерянных шагов непременный атрибут всех масонских зданий. На самом деле история возникновения залов потерянных шагов чрезвычайно интересна и уходит своими корнями в далекое прошлое Франции.

Перенесемся на минуту во Францию девятнадцатого века. Наполеон терпит поражение. Восстановлена власть Бурбонов. Людовик XVIII возвращается в Париж. Страна уже не та, что прежде, в обществе произошли серьезные изменения, и он вынужден править на основе конституционной монархии британского образца. Создаются две палаты законодательного собрания: одна состоит из пэров, другая формируется на выборной основе. И вот тут-то и начинаются проблемы.

В 1815 году избирается ультрареакционная Бесподобная палата или Небывалая палата (по-французски ее называли Chambre introuvable). Она отправляет в изгнание всех членов Конвента, голосовавших за казнь Людовика XVII, и проводит целый ряд реакционных законов. Во Франции начинаются волнения, и Людовик XVIII вынужден распустить ее.

В итоге между 1816 и 1823 годами Палаты постоянно то избираются, то распускаются. В них преобладают то прогрессивно, то реакционно настроенные депутаты. Почему я обо всем этом рассказываю?

Дело в том, что в ходе этих постоянных выборов и перевыборов депутаты становились членами Палаты, а потом ее покидали, зачастую лишь для того, чтобы вскоре вновь там оказаться. Людовик XVIII даже называл ту палату, в которой вновь оказывались устраивавшие его реакционные депутаты, «Вновь найденной палатой» (Chambreretrouvée), поскольку те, кого он потерял в ходе предыдущих выборов, вновь возвращались к власти .

Вот эта чехарда с уходом и возвращением депутатов и привела к появлению выражения «Не потерянные» («Pas perdus»). Как вы уже поняли, оно означало, что те депутаты, которые были потеряны (perdus), на самом деле в результате перевыборов возвращались в Палату, то есть не были потеряны (pasperdus).

Таким образом, «Зал потерянных шагов» на самом деле не имеет никакого отношения к шагам. И если быть точным, то мы должны были бы говорить не «Зал потерянных шагов», а «Зал не потерянных депутатов».

Во Франции выражение «Salledespasperdus» долгое время означало комнату, где дожидались аудиенции, или помещение перед входом в основной зал заседаний. Гораздо позднее так стали называть зал ожидания вокзалов.

Перенесемся, однако, из девятнадцатого века в наше время. Мы вновь в нашем Зале потерянных шагов. Его, кстати, вполне можно также рассматривать как Зал непотерянных депутатов, которые то прибывают на заседание Генеральной Ассамблеи, то уходят из него, чтобы выпить кофе в близлежащем Салоне депутатов, о котором речь еще впереди. Будем надеяться, что они вновь вернутся на заседание.

Оформление этого помещения ясно свидетельствует о том, что имперский стиль был моден в 30-х годах прошлого столетия не только в Германии и в Италии. На торцовой стене, по обе стороны от главного входа в Зал Ассамблей, находятся два мощных панно французского художника Ан Карлу «Война» и «Мир»[5].

Ан Карлу «Война» (фото автора)

Это, безусловно, значительные произведения искусства, полные динамизма и страсти, но они отнюдь не смягчают общего впечатления от холодности и суровости Зала Потерянных шагов. Единственная теплая нота в оформлении зала Потерянных шагов – это недавно появившееся здесь картина перуанского художника Рафаэля Гарсиа Миро «Парк Дворца Наций»[6] (Los Jardines del Palacio de las Naciones). На ней  можно увидеть знаменитый «Сломанный стул», стоящий на площади Наций и «Большого кентавра» Эрнста Неизвестного.

Рафаэль Гарсиа Миро «Парки Дворца Наций» (фото автора)

Пройдя еще немного по коридору, вы окажетесь перед залом No. VI. К этому моменту вы как раз почувствуете, что созрели для очередной чашки кофе. Над дверьми красуется надпись «Салон делегатов» (Salon des delegues) или «Швейцарский салон» (Salon Suisse). В создание Дворца наций внесли вклад различные страны. В период с 1933 года по 1939 год 23 государства и пять филантропических фондов оформили тот или иной зал заседаний, салон или бар. Как вы уже догадались, декор Салона делегатов выполнен Швейцарией. Его стены обиты панелями из светлого дуба и под тон им – теплый тон картин, украшающих стены.

Карл Хегин «Жертвы войны» (фото автора)

Все картины были созданы швейцарским художником Карлом Хегин[7](Karl Hügin) На некоторых изображены сцены, символизирующие философию Лиги Наций. Например, на стене, обращенной к массиву Юра, висит огромная картина, изображающая Святого Георгия, поражающего змея. На других картинах отражены моменты истории Швейцарии. Так, на стене, обращенной к озеру, вы увидите картину, запечатлевшую сцену захвата в плен Вильгельм Телля.

Пока вы осматривали Дворец Наций незаметно подкрался вечер. Самое время выпить уже не кофе, а бокал вина. Сделать это вы сможете, спустившись на rez-de-chaussée, то есть на первый этаж, по привычному для русских измерению. Здесь, неподалеку от почты и киосков с сувенирами, находится бар Прессы (BardelaPresse). Впервые бар открыли в 1936 году, и он был предназначен для журналистов, аккредитованных при Лиге Наций. Бар славился своей непринужденной атмосферой. В те времена здесь можно было задержаться до позднего вечера и не только выпить вина, но и своеобразный коктейль под странным названием «мазут» (mazout), которым славился этот бар. Одни утверждают, что в его состав входило светлое пиво и кока-кола, другие – кока-кола и напиток на базе аниса типа пастиса (Pastis). По вечерам, здесь можно было поиграть и в покер.

В начале 70-х годов бар закрыли и кардинально перестроили. В частности, были заделаны окна, из которых откуда открывался замечательный вид. Когда бар вновь открыли в 1974 году, многие нашли, что переделки не пошли ему на пользу. Так, все тот же Жан-Клод Паллас пишет, что «…можно лишь сожалеть о переделках в баре, в результате которых он потерял свое очарование, утратил единство стиля и оттуда исчез дневной свет»[8].

В баре сохранились интересные витражи, созданные Александром Сингриа[9](Alexandre Cingria), известным художником в этой области. Он создал более 200 витражей для тридцати церквей. В Женеве его работы можно увидеть в нескольких церквях: Нотр-Дам де Женеве  (NotreDamedeGenève), Сен-Круа (SainteCroix) на Каруже и в Сен-Поль (SaintPaul) в районе Гранж-Канал (Grange-Canal). Два его витража находятся и по обе стороны от входа в бар Прессы.

Витраж при входе в бар Прессы (фото автора)

 Скорее всего, они вдохновлены сценами из популярных в Италии спектаклей народного театра Комедиа дель арте или комедии масок.  Вы легко узнаете таких персонажей как Арлекино, Полишинель, Коломбина. О том, что вдохновило художника, говорит и итальянская архитектура на заднем плане. Восемь витражей украшают бар внутри. Они прославляют науку, изобилие, мир, искусство, промышленность, труд, торговлю и правосудие.

Александр Сингриа «Труд»

 

Здесь же вы можете полюбоваться и замечательными рисунками знаменитых карикатуристов Алоиса Дерсо и Эмери Келена (Alois Derso et Emery Kelen), но они заслуживают отдельного рассказа.

Статья была уже написана, и я решила сделать для нее фотографии. Начала с бара Прессы. Сделала фотографии двух витражей, оформляющих вход в помещение, и начала делать снимки внутри. Вдруг бармен, до этого спокойно стоявший за стойкой, решительно направился ко мне.

— Здесь нельзя фотографировать. Прекратите немедленно! – заявил он.

— Почему нельзя? – удивилась я и продолжала снимать.

— Вы что не видели объявление на дверях? – и он указал в сторону входа в бар.

Я подошла к дверям и убедилась, что не заметила белой бумаги, приклеенной на стеклянную дверь, на которой красовался перечеркнутый фотоаппарат.

— Хорошо, хорошо, я больше не буду, — успокоила я мужчину, не отходившего от меня.

Я убрала фотоаппарат, вынула блокнот и ручку и начала записывать то, что было написано на некоторых карикатурах, развешенных между витражами.

— Этого делать тоже нельзя! – замахал руками бармен. – Идите, спросите разрешения у службы безопасности.

Поняв, что он не даст мне спокойно работать, я отправилась в холл, где за стойкой сидел дежурный сотрудник службы охраны Дворца Наций. Рассказала, что пишу для газеты о барах ООН и делаю записи того, что изображено на карикатурах. Выслушав мое объяснение, дежурный сказал, что не видит препятствий для продолжения работы. Я вернулась в бар и, успокоив бармена, снова взялась за дело. Но не тут-то было. Мужчина умчался куда-то, а через минуту вернулся с офицером службы охраны.

— Посмотрите, что делает эта женщина, — с пеной у рта кричал он. – Она что-то записывает!

— Ничего страшного, — успокоил его служитель правопорядка, заглянув для верности в мои записи и удостоверившись, что там нет никаких зашифрованных сообщений для представителей враждебных разведывательных служб.

— Но она же делала фотографии, а это запрещено!

— Хм, вот этого делать действительно нельзя! Дайте-ка мне ваш фотоаппарат.

Я неохотно протянула фотоаппарат, и офицер, просмотрев фотографии, стер все те, что были сделаны в баре. Удалось отстоять лишь витражи, установленные у входа в него.

— Ну а записи продолжайте делать, — успокоил он меня. – В этом нет ничего противозаконного.

Его заявление явно не понравилось бармену. Бросив недовольный взгляд на офицера, а заодно и уничижительный на меня, он опять куда-то умчался, оставив бар под присмотром своего коллеги. Минут через пять в помещение вошла целая делегация: возглавлял ее, бурно жестикулируя, неугомонный бармен, за ним важно шествовал человек в штатском, отличавшийся явно военной выправкой, а замыкал процессию с виноватым видом уже известный мне офицер службы охраны. Если до этого я относилась к ситуации скорее с юмором, то сейчас почувствовала, как у меня нервно свело пальцы, державшие ручку.

Седой представительный мужчина подошел ко мне, представился начальником службы безопасности Дворца Наций и довольно суровым тоном попросил объяснить, чем я здесь занимаюсь. Разволновавшись, я стала говорить довольно нервно, сама уже несколько сомневаясь: а не было ли действительно в моих планах каких-то таинственных помыслов, о которых я просто не хочу признаться даже сама себе? Во время моего довольно сбивчивого рассказа начальник службы безопасности несколько раз внимательно смотрел на меня, будто силясь вспомнить что-то.

— Мне кажется, мы с вами уже встречались, — сказал он, когда я закончила в третий раз рассказывать, зачем я в баре и почему.

— Да, конечно. Это было несколько лет назад, точнее в 2011 году. Вы тогда помогли мне спасти овец.

— Овец? – он с недоумением уставился на меня.

— Да, овцу и маленьких ягнят. Помните, выпал снег и они погибали. Я вам позвонила, а вы вызвали фермера, который их не заметил, забирая остальных овец.

— Ах да, да, помню, — заулыбался мужчина.

Почувствовав, что атмосфера явно разрядилась, я перешла в наступление и попросила сделать несколько снимков в нужных мне помещениях. Разрешение было дано, но с условием: в кадр не должны попасть присутствовавшие в зале люди. Оказалось, это и является основной причиной запрета на съемки в барах и кафе ООН. Нельзя беспокоить людей, которые пришли сюда, возможно, для переговоров или просто для служебной беседы. К тому же, ненароком вы можете сфотографировать встречу, информация о которой отнюдь не предназначается для общественности. Кстати, по этой же причине, как я выяснила из разговора с представителями службы безопасности, все бары ООН закрыты для больших групп туристов. Исключением является кафетерий на первом (rez-de-chaussée) этаже старого здания

Взглянув на снимки, которые иллюстрируют материал в сегодняшнем номере «Нашей газеты», вы можете убедиться, что это условие я выполнила: людей на фотографиях нет.


[1]  Jean-Claude Pallas, Histoire et Architecture du Palais des Nations: L’Art Déco au Service des Relations Internationales » Genève, 2001. – Жан-Клод Паллас, История и архитектура Дворца наций: арт-деко на службе международных отношений, Женева, 2001г.

[2] Le Temple du ciel. 1984

[3] Günter Ucker, De l’ombre à la lumière, 1976-1977

[4] Clara Garesio, In women’s hands, 2013.

[5] Anne Carlu, La guerre et la paix, 1951.

[6] Rafael Garcia Miro, Los Jardines del Palacio de las Naciones, 2010.

[7] Karl Hügin (1887-1963) – швейцарский художник

[8] «…on ne peut que déplorer la transformation du bar qui a perdu son charme, son unité de style et la lumière du jour», Jean-Claude Pallas, Ibid., p.349

[9] AlexandreCingria (1879-1945) – швейцарский художник и писатель, создатель более 200 витражей для тридцати церквей.