В конце XIX — начале XX веков русские, жившие в Женеве, часто селились в районе улицы Каруж, начинающейся неподалеку от Женевского университета. Эта улица соединяет площадь Пленпале с рекой Арв[1]. Вскоре район этой улицы с прилегающими к ней переулками они стали ласково называть «Каружка».

Но есть еще район, называемый «Старый Каруж» («Vieux Carouge»), который на протяжении нескольких веков входил в состав герцогства Савойского[2] и вплотную примыкал к Женеве. До этого граница между двумя городами, Женевой и Каружем, проходила как раз по Арву.

В 1816 году Каруж был включен в состав кантона Женева. Этот бывший савойский город долго оставался самым ее бедным районом — соответственно, здесь можно было дешевле всего снять квартиру. Кроме того, Каруж всегда славился обилием недорогих, но при этом вполне качественных ресторанов и кафе. Та часть Женевы, которую называют «Cтарый Каруж», хранит своеобразие и очарование до сих пор. Отчетливо «итальянский дух» этого района вполне понятен: ведь большинство зданий было построено, когда Каруж входил в Сардинское королевство.

Поначалу русские не очень жаловали этот район из-за его отдаленности от центра, однако начиная с 1860-х годов ситуация изменилась. От площади Нёв, расположенной вблизи Женевского университета, в направлении «Старого Каружа» стал регулярно ходить омнибус. С этого момента и эта окраинная часть Женевы полюбилась русским.

Впрочем, само название «Каружка» все-таки больше относится к району улицы Каруж, который женевцы так и называли: «ля пти Русси́» («la petite Russie») — то есть, «Маленькая Россия». Именно там протекала жизнь большинства русских, оказавшихся тогда в Женеве. Здесь учатся: университет находится в двух шагах от улицы Каруж. Здесь селятся — не только из-за близости к университету, но и благодаря дешевизне жилья. Часто одну квартиру снимают по нескольку человек, и жизнь идет по образцу коммуны.

Чем чаще человек менял квартиры, тем пристальнее за ним следили, и он переходил в разряд «нигилиста»: в донесениях полиции появлялись имена и адреса всех его или ее друзей; отмечались все собрания и встречи, на которых он или она бывали. При этом агенты руководствовались простой логикой: раз человек меняет квартиры — значит, ему есть что скрывать.

Имена и адреса всех, прибывших из России и временно проживавших в Женеве, полиция скрупулёзно заносила в специальную регистрационную книгу — «Etat annuel des réfugiés russes et affiliés» («Ежегодный доклад о русских беженцах и связанных с ними русских»). Затем эти данные передавались в префектуру Верхней Савойи, точнее, комиссару французской полиции в городке Анмас^[3]: именно там находился специальный комиссариат, призванный следить за подозрительными русскими в Женеве. Когда дело шло о слежке за русскими революционно настроенными элементами в Женеве. департамент полиции Министерства внутренних дел Российской империи активно сотрудничал со своими коллегами как в Швейцарии, так и во Франции. Почему? Российская сторона, возможно, и не сомневалась в профессиональных достоинствах женевской полиции, но справедливо полагала, что она больше озабочена поддержанием порядка в городе, чем борьбой с ростками революции за границей.

Рон-Пуан де Пленпале — кольцевая развязка, больше похожая на маленькую площадь. От нее отходит улица Каруж. В двух шагах — Женевский университет.

Женевский университет. Старая фотография из коллекции автораНа «Каружке» не только учатся и селятся: питаться тоже предпочитают здесь. Помимо множества кафе, о которых мы еще поговорим, существовало немало столовых, которые сами студенты или эмигранты создавали вскладчину. Впрочем, подобное деление весьма условно: часто эмигранты поступали в университет, а его выпускники потом оставались в Женеве и тем самым пополняли ряды эмигрантов. Некоторые из таких столовых постепенно стали средоточием политической жизни. Одной из них была столовая Лепешинской, располагавшаяся по тому же адресу, где позже будет официально зарегистрирован Ленин: улица Каруж, 91-93, хотя фактически жить он будет на улице Плантапоррé, 3.

Важную роль в создании этой столовой в 1903 году сыграла Ольга Борисовна Лепешинская, чья судьба настолько интересна, что заслуживает отдельного очерка. Здесь же располагались библиотека революционной литературы, типография газеты «Вперед!», школа по изучению основ марксизма и касса взаимопомощи русских эмигрантов. Так что этот дом на улице Каруж был своеобразным центром женевской большевистской группы[4].

Вот как вспоминает о женевском периоде своей жизни Анатолий Васильевич Луначарский: «Столовались мы в небольшой столовке, которую содержала жена тов. Лепешинского. Оба супруга принадлежали к самой тесной ленинской компании. Там играли в шахматы, рассматривали очень хорошо нарисованные остроумные карикатуры Лепешинского, спорили, делились новостями, учились ценить и любить друг друга. Иногда там же собирались более или менее широкие собрания большевиков. После работы в редакции или какого-нибудь небольшого собрания мы довольно часто ходили с Ильичом гулять к Арве. Столовка Лепешинского была расположена близ Арвского моста. Мы шли иногда вдоль Арвы, а иногда переходили мост и углублялись в дорогу между пригорками и рощами. Это были самые драгоценные для меня часы. Ильич часто во время этих прогулок, которые мы делали втроем с Воровским или вдвоем, бывал более интимен, чем обыкновенно»[5].

Арвский мост, который упоминает Луначарский, на самом деле называется мост «Каруж». Он был построен в 1811 году французами[6] и сначала назывался «Пон Нёф» («Новый мост»).

Вернемся, однако, к теме швейцарского общепита. Многие знают о кафе «Ландольт», которое так любил Владимир Ильич. Гораздо менее известны другие кафе: например, «Русская кухня» («Cuisine russe») на улице Кальвина или ресторан «Трайбер» на улице Террасьер. Если бы мы оказались в одном из этих кафе во время какого-нибудь политического диспута или простого собрания, каковые там так часто проходили, то стало бы ясно, что женевская полиция не зря брала их завсегдатаев «на карандаш». О какой благонадежности может идти речь, когда посетители прямо призывают к ниспровержению существующей власти, причем не только в России!

Именно в ресторане «Трайбер» с 3 по 8 сентября 1866 года прошел Первый конгресс Интернационала[7], созданного в Лондоне двумя годами раньше. На Конгрессе присутствовало шестьдесят делегатов из Великобритании, Германии, Франции и Швейцарии.

 

Также среди русских эмигрантов очень большой популярностью пользовалось двухэтажное кафе «Хандверк» на улице Вьё-Бийяр. На первом этаже был ресторан, а на втором — большой зал, в котором могли одновременно находиться более ста человек, поэтому здесь постоянно проходили конференции, собрания и публичные лекции. Сохранилось описание атмосферы, царившей в кафе: «Там, наверху, народные витии парили в облаках застилавшего Россию кровавого тумана, взывали к толпе и потрясали сгущенный воздух резкими кликами, заканчивая свои речи обычно командой: „Марш, марш вперед, рабочий народ!“»[8]

Споры продолжались за полночь и не всегда оканчивались мирно. Так, во время выступлений Плеханова «…анархисты, полные бессильной злобы, испортили электричество, а другой раз выставили свою гвардию во главе с саженного роста кавказцем Канчели с дубинкой в руках у входа в „Handwerk“, где тот же Плеханов должен был читать реферат, чтобы таким образом терроризировать идущую на реферат публику»[9].

Все эти кафе были не только местом встреч эмигрантов, представлявших различные политические партии и движения: например, в том же «Хандверке» располагалась штаб-квартира Общества русских студентов. Молодежь, даже если она поначалу и была далека от политики, приходя на собрания и слушая выступления видных деятелей разных политических группировок, постепенно сама вовлекалась в социальное движение и становилась уже активной участницей политических партий.

Помимо столовых, кафе и университетской библиотеки, в Женеве было еще одно место, чрезвычайно притягательное для русской молодежи: книжный магазин Элпи́дина на Пьера-Фатьо, 6. И хотя эта улица находилась немного поодаль от основных артерий «Каружки», магазин Элпидина играл очень важную роль в жизни русского сообщества Женевы.

Михаил Константинович Элпидин заслуживает отдельного рассказа, но здесь мы ограничимся лишь краткими сведениями о нем. Заключенный за членство в организации «Земля и Воля» в казанскую тюрьму, он бежал оттуда и в 1866 году с помощью друзей перебрался в Женеву, где основал небольшую типографию, чтобы печатать запрещенную в России литературу. Именно там в 1868 году вышел первый номер журнала «Народное дело» — детища Михаила Александровича Бакунина, которого Элпидин хорошо знал. Также Михаил Константинович издал полное собрание сочинений Чернышевского, первым опубликовал его роман «Что делать?», выпустил полный вариант поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?», который включал отрывки, запрещенные цензурой, а также напечатал «Исповедь» Л. Н. Толстого и многие другие «острые» произведения русской литературы. Далее продукция, напечатанная в Женеве, подпольными путями переправлялась в Россию через Германию.

Через некоторое время Михаил Элпидин получил швейцарское гражданство, и дела его пошли столь успешно, что в 1876 году он открыл тот самый книжный магазин, ставший центром «русской Женевы». Согласно некоторым источникам[10], его спонсором был князь Петр Владимирович Долгоруков — автор нашумевших мемуаров, в которых тот весьма нелестно изобразил российский высший свет. Начиная с 1859 года, князь жил в изгнании и занимался многими проектами, в том числе издательской деятельностью.

Элпидин был членом женевской секции Первого интернационала, однако имелись весьма серьезные подозрения относительно его сотрудничества с царской охранкой. Есть мнение, что в 1885 году его завербовал Петр Иванович Рачковский — глава заграничной агентуры Департамента полиции МВД Российской империи, чье недремлющее око зорко наблюдало за всей русской эмиграцией[11]. Существует версия, что именно высокое покровительство тайной полиции позволяло Элпидину публиковать запрещенные в России произведения. Полагают также, что в 1900 году Элпидин был отлучен от службы в заграничной агентуре, так как перестал пользоваться доверием среди эмигрантов. Косвенным подтверждением этому служит докладная записка Рачковского, в которой он прямо пишет о том, что «…с издателя „Общего Дела“[12], Элпидина, не снято тяготеющее над ним обвинение в шпионстве, обвинение, от которого вполне зависит участь его журнала»[13].

Впрочем, нас сейчас больше интересует не то, был ли Элпидин агентом Третьего отделения, а та весьма значимая роль, которую его типография и магазин сыграли в жизни русской эмиграции. И не только потому, что такие «культовые» произведения, как «Что делать?», увидели свет благодаря ему, но еще и потому, что именно Элпидину удалось создать своеобразную инфраструктуру для поддержания жизнедеятельности русской эмиграции. И это не преувеличение: например, именно через магазин Элпидина получала денежные переводы Вера Засулич, которые позволяли ей выживать в Женеве. Многие русские, впервые прибыв в город, очень часто отправлялись в книжный магазин Элпидина прямо с вокзала, уверенные в том, что там им окажут финансовую помощь, пристроят на ночлег и свяжут с теми, кто в дальнейшем будет им помогать обустраиваться на новом месте[14].

В каждом русском студенте женевская полиция подозревала если не революционера, то уж во всяком случае неблагонадежного, — а за ними требовался глаз да глаз! И швейцарские, и французские полицейские и тайные агенты, что называется, не щадили живота своего, чтобы не упустить ни малейшей детали из жизни своих «подопечных». Когда читаешь их донесения, возникает невольный вопрос: сколько же агентов постоянно работало в Женеве, чтобы отслеживать жизни стольких «нигилистов» в таких деталях? В графе, отведенной каждому подозреваемому, можно прочитать исписанные мелким почерком донесения о том, на какое собрание он ходил, где выступал и где просто присутствовал. Например, такой-то студент зачем-то «переписывается с нигилистами из Парижа и Вены»; в графе про другого зачем-то фигурирует имя его любовницы; про третьего докладывают, что «в августе он отправился в Шамони́ и остановился в отеле „de la Poste“», а четвертый нигилист, «проживавший ранее в Санкт-Петербурге, получает ежемесячную пенсию в 150 франков»[15], — и т. д. и т. п.

Подозрение вызывает буквально всё: частые переезды, смена сексуального партнера, выступление на собрании, организация у себя дома вечеринок, наличие долгов — и еще многое-многое другое. Вот пример отрывка из донесения, касавшегося одной студентки-польки: «Русская эмигрантка; входит в группу, объединяющую ссыльных, и присутствует на всех тайных собраниях. Участвовала в демонстрации, организованной 1 мая на улице Флориссан. Сменила более пятнадцати квартир. <…> Организовывала собрания у себя на квартире. Чрезвычайно экзальтированная и опасная личность. Одевается, как мужчина. Переписывается с Парижем»[16].

Если становилось известно о каком-либо серьезном политическом мероприятии, запланированном на «Каружке», то там обязательно присутствовали тайные агенты, которые впоследствии представляли подробнейшие отчеты обо всем, чтó там происходило. Так, 25 марта 1895 года в уже упомянутом ресторане «Трайбер» прошел тематический вечер, посвященный сосланным в Сибирь; собранные деньги предназначались для оказания помощи ссыльным. В донесениях полиции об этом мероприятии сообщалось, что туда приходили с красными ленточками, прикрепленными к лацканам пиджаков или к корсажам платьев; распространялись гравюры, иллюстрировавшие быт сосланных в сибирскую каторгу; в заключение же сами присутствовавшие составили «живые картины», изображавшие жизнь ссыльных. К докладу полиции было приложено и несколько гравюр из тех, что раздавались присутствовавшим[17].

В начале осени 1896 года надзор особенно усилился в связи с предстоявшим визитом Николая II в Париж. Сохранился доклад полиции от 16 сентября 1896 года, подготовленный для префекта Анси[18], в котором сообщалось об указании, поступившем из Парижа: провести в Женеве и окрестных французских городках тщательную проверку всех неблагонадежных лиц русского происхождения в преддверии визита российского императора, для того чтобы предотвратить их возможное участие в подготовке какого-либо террористического акта в Париже. Из французской столицы прибыли несколько тайных агентов, которые совместно с женевскими коллегами «посещали днем или ночью заведения, где бывали русские и армянские нигилисты[19], жившие в Женеве…», а также в Лозанне, Вевé, Монтрё и других городах. В их задачу, помимо всего прочего, входило «запомнить лица как можно большего числа нигилистов и других личностей, известных своей близостью к последним»[20]. Делалось это для того, чтобы оперативно поднять тревогу, окажись они в непосредственной близости от Николая II в Париже. С той же целью один из агентов женевской полиции, прекрасно знавший русское сообщество Женевы, был откомандирован в столицу Франции на время визита туда императорской четы.

Итак, как мы видим: на «Каружке» бушуют страсти, постоянно проходят собрания, сталкиваются мировоззрения, идет кипучая общественно-политическая жизнь. Все мемуары русских эмигрантов тех времен, вне зависимости от идеологических убеждений их авторов, сходятся в описании той атмосферы, которая царила среди их сообщества. Все пишут о том, что Женева «бурлила новыми идеями», причем особой популярностью пользовались идеи анархизма. Кумиром значительной части революционно настроенной молодежи был Георгий Валентинович Плеханов, живший тогда в Женеве. Эта молодежь грезила о новом мире добра и справедливости, который предстояло построить, но она не подозревала о том, что те, кто действительно его построят, уже ходят по тем же самым улицам «Каружки».

О женевском периоде жизни Ленина написано столько, что я не буду повторяться. Добавлю лишь одну интересную деталь, о которой, по-моему, никто раньше не писал. Недавно я выяснила, что Ленин жил и в районе «Старого Каружа». Узнала я об этом совершенно случайно, прогуливаясь в ожидании спектакля, который должен был состояться в театре Каружа (Théatre de Carouge). Пройдя через сквер позади здания театра и оказавшись в тупичке, я вдруг заметила двухэтажный дом с мемориальной доской:

 

«Wladimir Ilitch Oulianov dit “Lénin” (1870–1924)

révolutionnaire russe

homme d’Etat

à vécu dans cette maison de mai à juin 1903».

 

«Владимир Ильич Ульянов, по прозвищу „Ленин“ (1870–1924)

русский революционер

государственный деятель

жил в этом доме с мая по июнь 1903».

Позже я выяснила, что в дом № 2 на крошечной улице Таннери́ Владимир Ильич с Надеждой Константиновной переехали в 1903 году из пансиона Морар, так как он находился в шумной части города. На улице Таннери они прожили всего лишь около месяца.

Так что уютные тихие улочки старого Каружа, тогда еще предместья Женевы, не раз видели и Владимира Ильича, и Надежду Константиновну.

А вот еще одна история, имеющая отношение к русским политэмигрантам того периода. Как-то в конце 1980-х, вскоре после того, как я поселилась в Женеве, я прогуливалась по «блошиному рынку» на площади Пленпале. И вот на столе одного престарелого торговца я вдруг увидела старые российские банкноты: государственные кредитные билеты достоинством в двадцать пять рублей с портретом Александра III, сто рублей — с портретом Екатерины II, и даже пятьсот — с портретом Петра I. Я поинтересовалась, откуда эти купюры, и в ответ услышала занятную историю.

Где-то в 1950-е годы продавцу, в то время владельцу антикварного магазинчика, поступило выгодное предложение: оптом, за не очень большую сумму, приобрести все, что находилось в старом здании по соседству. Он, естественно, согласился. Единственным условием, которое ему поставили, было очистить все помещения буквально за один день, так как здание продавалось. И вот он, тогда еще молодой парень, вместе с несколькими друзьями целый день вывозил вещи из этого дома. Владелец здания, весьма пожилой господин, рассказал, что до войны в нем находилось немецкое представительство какой-то фирмы, поэтому часть мебели сохранилась еще с тех времен. Настала очередь разбирать чердак, которым явно никто не пользовался, притом довольно давно. Молодого человека удивило, что помещение было оборудовано под жилье: там стояли кровать, стол и шкаф; все простое, но добротное. Когда он рывком стащил с кровати полуистлевший матрас, в воздух вместе с пылью взлетели какие-то бумажки. Присмотревшись, рассказчик увидел неизвестные ему банкноты, которые высыпались прямо из матраса. Позже выяснилось, что те купюры имели российское происхождение.

— А много их там было? — поинтересовалась я.

— Целый мешок набрали. Много лет я торговал этими бумажными деньгами. Раньше плохо расходились, а в последние годы разобрали все. Вот, осталось всего несколько бумажек, — усмехнулся мужчина, указав на екатерининки.

— А где это дом? Не могли бы вы мне его показать? — взыграл во мне дух журналиста, напавшего на интересный след.

— Да его снесли давно. Я как-то проходил там, еле узнал это место, — разочаровал меня продавец банкнот.

Тогда я почему-то не купила царские деньги. Потом жалела, но больше этого торговца на Пленпале не встречала. Что это было за здание? Не могло ли оно принадлежать Представительству Германии при Лиге Наций в Женеве, а после 1933 года, когда Германия вышла из Лиги, быть продано — и его купили, даже не подозревая, что в матрасе, пылящемся на чердаке, зашиты деньги? Что ж, версия вполне вероятная. Кем же был человек, живший на чердаке этого здания и прятавший у себя в матрасе крупную сумму денег царской России? Скрывался он там до революции или после? И не мог ли этим человеком быть кто-то из русских революционеров?

Интересно: подсчитано ли, сколько русских изгнанников оказалось в Женеве на разных этапах истории? Александр Герцен и Николай Огарёв, Николай Бердяев и Георгий Плеханов, Вера Засулич и Вера Фигнер, Николай Бухарин и Анатолий Луначарский, Владимир Бонч-Бруевич и Григорий Зиновьев, а также многие и многие другие представители первой, дореволюционной волны эмигрантов. Однако вторая, послереволюционная волна беженцев из России, расселившихся в Женеве и в городках по берегам Женевского озера, оказалась не меньше.

Позже была и третья волна русской эмиграции: ее составили те, кто вольно или невольно покинули Советский Союз, например, Александр Исаевич Солженицын. Немногие об этом знают, но в Соединенных Штатах он поселился не сразу. Когда писателя выдворили из СССР, он два года прожил в Цюрихе, а потом ненадолго задержался в Женеве, которая ему очень понравилась. Вот отрывок из описания его путешествия на берега Женевского озера: «Переезд во французскую Швейцарию прошёлся по сердцу мягкостью: сразу как отвалилась та нахохленная чопорность, которую в Цюрихе мы уже и не замечали. Округа Берна и округа Женевы — как две разные страны, трудно поверить, что они в одном государстве. Женева — чем-то умягчает сердце изгнанника, вероятно не так тяжело переживать здесь и годы»[21]. Находясь в Цюрихе и в Женеве, Солженицын заодно собирал материал о жизни Ленина в эмиграции, которые потом использовал при написании своей эпопеи «Красное колесо».

[1] Улица Карýж (Rue de Carouge) и площадь Пленпалé (La plaine de Plainpalais) — обе находятся в Женеве. Арв (L’Arve) — река в юго-восточной Франции (департамент Верхняя Савойя) и в Швейцарии (кантон Женева), левый приток Роны. Во французском языке название Арв имеет мужской род, так же как и в современном русском языке; в дореволюционных российских изданиях оно употреблялось в женском роде (Áрва).

[2] Герцогство Савойское — государство, существовавшее в 1416–1720 годах (до начала XV века имело статус графства). Столицы: Шамбери (до 1563), затем Турин. С 1720 года — Сардинское королевство.

[3] Верхняя Савойя — департамент на востоке Франции, граничащий с кантоном Женева. Анмáс (Annemasse) — коммуна в Верхней Савойе.

[4] http://leninvi.com/t23/p569

[5] Луначарский А. В. Опять в Женеве // Комсомольская правда, № 284, 13.12.1927. — http://lunacharsky.newgod.su/lib/vospominaniya-i-vpechatleniya/opat-v-zeneve/

[6] С 1798 по 1813 год Женева, завоеванная Наполеоном, входила в состав французского департамента Леман.

[7] Газета «Курьер» («Le Courrier»), 26.07.2013. — https://lecourrier.ch/2013/07/26/1866-un-nouveau-monde-nait-aux-eaux-vives/ Также см.: https://www.booksite.ru/fulltext/1/001/008/055/636.htm

[8] Шишкин Михаил. Русская Швейцария. — М.: Астрель, 2011. С. 106.

[9] См. сноску 7: там же. С. 106.

[10] Cinque siècles d’imprimerie genevoise. Actes du Colloque international sur l’histoire de l’imprimerie et du livre à Genève, 27-30 avril 1978, publiés par Jean-Daniel Candaux et Bernard Lescaze. Genève : Société d’histoire et d’archéologie, 1980-1981, 2 volumes. P. 310. — https://books.google.ch/books?id=Olaw5ATJ0foC&pg=PA313&lpg=PA313&dq=Cinq+si%C3%A8cles+d%27imprimerie+genevoise.+Elpidin+Librairie+russe+Geneve&source=bl&ots=MXyRZmVAiV&sig=U2Mh0Nl0e17HPeec_Lgc-Rd9ZJQ&hl=fr&sa=X&ved=2ahUKEwiG08-t1LDdAhVIh6YKHUqCCTQQ6AEwBHoECAkQAQ#v=onepage&q=Cinq%20si%C3%A8cles%20d’imprimerie%20genevoise.%20Elpidin%20Librairie%20russe%20Geneve&f=false

[11] См. сноску 7: там же. С. 309.

[12] Название газеты, которую издавал М. К. Элпидин.

[13] Донесение заведующего заграничной агентурой в Париже П. И. Рачковского в департамент полиции о состоянии в народовольческих кругах эмиграции. 22.03(03.04).1887. — http://www.hrono.ru/dokum/1800dok/18870322.html

[14] См. сноску 7: там же. С. 313.

[15] Etat des réfugiés russes et affiliés résidant à Genève à la date du 1 janvier 1890. Annemasse 19 août 1890, archives de la Haute-Savoie. — Доклад о русских беженцах и связанных с ними русских, проживающих в Женеве, от 1 января 1890 г. Анмас, 19 августа 1890г., архивы департамента Верхней Савойи.

[16] См. сноску 14

[17] Эта информация содержится в рапорте № 323 комиссара Леаля, сотрудника специального комиссариата в Анмасе (Франция), от 25 марта1895.

[18] Анси́ (Annecy) — город на востоке Франции (департамент Верхняя Савойя).

[19] Помимо русских эмигрантов, в Женеве также активно действовала радикально настроенная армянская диаспора.

[20] Les Archives départementales de Haute-Savoie, Rapport au mininstère de l’Intérieur du commissaire spécial Perrin, No. 1169, 16 septembre 1896. Surveillance générale des nihilistes en Suisse. – Архивы департамента Верхней Савойи. Рапорт No. 1169. специального комиссара Перрен министерству внутренних дел. Общее наблюдение за нигилистами в Швейцарии от 16 сентября 1896 г.

[21] Александр Солженицын. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания. Часть первая (1974 — 1978) //Новый Мир 1998, № 9.

http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1998/9/sol.html

 

17/01/2020