Уже давно закончилась эпоха гонений на протестантов, с которой тесно связана история Женевы как города изгнанников, но здесь по-прежнему продолжали принимать беженцев и всех, кто оказался в конфликте с властями своей страны. Об этом свидетельствуют не только названия некоторых улиц, например, проспект Вольтера или остров Руссо, но также знаменитый барельеф на башне Молар. На этой средневековой башне, находящейся в самом центре Женевы, высечен барельеф: женщина, олицетворяющая город, опирается одной рукой на герб города, другую она протянула в сторону мужчины, стоящего рядом. Надпись над барельефом гласит: «Женева – город изгнанников». Считается, что в образе мужчины скульптор Поль Морис Бо изобразил Ленина, одного из самых известных изгнанников, нашедших приют в городе. Профиль мужчины действительно удивительно напоминает ленинский. Кстати, барельеф был высечен в 1921 году, еще при жизни Владимира Ильича.

Барельеф на башне Молар в Женеве (фотография автора)

Именно в Женеве нашли прибежище многие «инакомыслящие», в первую очередь из России: не случайно поэтому в наше время некоторые называют Женеву «швейцарской колыбелью русской революции»[1].

Много было в городе не только радикально настроенных российских эмигрантов, но и учащейся молодежи[2]. А если учесть, что среди профессуры Женевского университета тоже было немало выходцев из России, то понятно, почему женевцы испытывали определенное беспокойство: ведь это учебное заведение полюбилось и болгарским, и турецким, и польским студентам, так что разговоры о «нашествии выходцев с Востока» удивления не вызывали[3].

Современный вид Женевского университета (фотография автора)

В конце позапрошлого века Женевский университет стал поистине интернациональным: на его скамьях сидело больше студентов-иностранцев, чем в университетах многих других, гораздо более крупных городов. Так, если в 1886 году в университете Женевы училось 255 иностранцев, то в университете Берлина, значительно более старом и известном, — 244[4], причем в дальнейшем число русских студентов только росло. В 1900 году в вузе числилось всего 819 студентов, из них 557 иностранцев (то есть, более двух третей), включая 220 русских, составивших две пятые всех иностранцев и более четверти от общего числа студентов![5]

Неудивительно, что орган консервативно настроенных преподавателей Женевского университета «La Suisse universitaire» («Университетская Швейцария»), описывая ситуацию, употребил термин «угроза»[6] и посетовал на то, что обилие плохо подготовленных иностранцев привело к снижению уровня преподавания[7]. Дело дошло до того, что в 1903 году швейцарские студенты устроили демонстрацию в знак протеста против «засилья азиатов». Как отмечала печать, под «азиатами» швейцарская молодежь из состоятельных семей явно имела в виду русских.

Число русских студентов в Женеве постоянно росло, что, в виду обилия революционеров, эмигрировавших туда из России, пугало не только профессуру, но и городские власти. Они же, в свою очередь, стремились привлечь, наоборот, богатых иностранцев, чьи средства могли бы поучаствовать в экономике города. Так, в 1886 году правительство Женевы в одном из своих официальных документов с гордостью констатировало, что в качестве постоянного места жительства этот кантон избрали девяносто миллионеров и несколько мультимиллионеров[8]. И тут вдруг появляются русские, которые только отпугивают состоятельных людей, готовых здесь поселиться, превращая Женеву из города, привлекательного во всех отношениях, в «одну из горячих точек земного шара»[9], куда будут опасаться ездить даже туристы.

Что же конкретно инкриминировали женевцы выходцам из России? В чем их обвиняли и почему некоторые договаривались до того, что «… эти русские вызывают отвращение»?[10]

Начать, видимо, следует с того, что их внешний вид, мягко говоря, не вызывал у добропорядочных горожан никакого энтузиазма: мятые брюки, чаще всего заправленные в сапоги; сомнительной свежести рубашка (больше похожая на нижнее белье) с вышитой по вороту красной нитью (демонстрирующей связь с крестьянством и пролетариатом), при этом торчащая из-под пиджака, да еще подпоясанная каким-то ремешком; нечесаные бороды à la Гарибальди; космы нестриженых волос, ниспадающих на лицо (эдакая «прическа подпольщика»); а также, в довершение портрета, очки и огромные черные шляпы с опущенными полями — разумеется, для того чтобы скрыть лицо, не иначе! По воспоминаниям Веры Засулич, бывшей в составе группы революционеров, которые собирались незаконно перейти границу Швейцарии, человек, инструктировавший их, специально предупреждал: «Никогда не надвигайте шляпу на глаза…»[11]

Раздражение усиливали пугающие худоба и бледность подавляющего большинства русских эмигрантов, а также их манера постоянно сутулиться и держать руки в карманах то пиджаков, то брюк… Болезненный и неопрятный вид русских студентов резко контрастировал с их ухоженными, розовощекими швейцарскими сверстниками: ведь чаще всего высшее образование получали швейцарцы из состоятельных семей.

Образ жизни русских был также весьма специфичным. Как правило, жили они по нескольку человек в одной квартире, в своеобразных коммунах: делили между собой еду, одежду, учебники и книги; поочередно выполняли домашнюю работу, покупали и готовили еду. За неимением средств студенты во время каникул на родину не уезжали, предпочитая чаще всего наниматься детскими учителями и воспитателями, для того чтобы накопить денег на дальнейшую учебу. Правда, нанимали их неохотно, поскольку у родителей в «приличных» семьях они вызывали большое недоверие.

Вокзал Корнаван. Отсюда начиналась женевская эпопея любого русского студента или эмигранта, прибывавшего в город. Старая фотография из коллекции автора

Справедливости ради следует отметить, что за нелюбовь Женевы к русским они платили ей тем же. Возьмем, к примеру, Ленина, проведшего в Женеве в общей сложности почти четыре года[12]. В одном из писем к Луначарскому — с которым Ильич, кстати сказать, познакомился именно в Женеве — будущий вождь писал: «Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву! У меня такое чувство, точно в гроб сюда ложиться приехал!»[13] Вторя Владимиру Ильичу, Анатолий Васильевич тоже не скупится на нелестные слова: «…самый ход жизни женевских мещан похож был на ход изготовляемых ими часов»[14].

Спрашивается: по какой причине, вместо того чтобы так «мучиться» в этом скучном городе, русские не эмигрировали в какое-нибудь другое, менее мещанское место? По признанию того же Луначарского, либеральнее, чем в Швейцарии, причем особенно в Женеве, к эмигрантам, а тем более к потенциальным революционерам, не относились нигде в Европе. За исключением периода правления Кальвина, Женеву отличала терпимость к самым разным религиям, идеологиям, традициям и нравам. Именно это и позволило ей стать городом, несколько столетий привечавшим всех, кто не смог ужиться у себя дома. Стоит упомянуть также тот факт, что в 1863 году в Женеве был создан Международный комитет Красного Креста, провозгласивший своей главной задачей защиту гуманитарных ценностей. Девиз этой организации — «Через гуманизм к миру» — обязывал ко многому.

От нашедших прибежище в Женеве требовалось лишь исправно платить налоги и соблюдать определенные правила общежития. Так, небезызвестный Владимир Ильич Ульянов проходил в полицейских рапортах чуть ли не в качестве образцового эмигранта. В одном из них значилось: «…четко исполняет все свои обязательства и не дает поводов к замечаниям»[15]. Не случайно в январе 1917 года Ленину — как «образцовому» эмигранту — выдали вид на жительство сроком на два года[16] — притом что для многих других получить такой документ было весьма непросто!

Еще одной причиной притягательности для эмигрантов Женевы, а также Швейцарии в целом была относительная дешевизна жизни, по сравнению, например, с той же Францией. Достоевский, остановившийся с молодой женой в Женеве и невзлюбивший ее с самого начала, останется жить здесь именно по этой причине, о чем будет писать друзьям, объясняя свое решение[17].

Немаловажным фактором было и то, что Отделение по охранению общественной безопасности и порядка Российской империи (или попросту охранка) — орган Департамента полиции Министерства внутренних дел, занимавшийся политическим сыском, — не имело таких тесных связей со швейцарской политической полицией, как с французской. Не случайно поэтому особенно активно за русской эмиграцией следили из соседнего с Женевой городка Анмáса. Специальная политическая служба Анмаса имела гораздо больший штат, чем аналогичная служба Женевы, и в ее задачу входила слежка за неблагонадежными подданными Российской империи, «окопавшимися» по ту сторону французской границы.

Надо сказать, что начиная с середины 1870-х годов и у французской, и у женевской полиции хлопот значительно прибавилось. Если раньше объектами слежки среди выходцев из России, были в основном мужчины, то теперь множество подозрений также стали вызывать и особы женского пола.

Между прочим, тут следует отдать должное женевским женщинам. В 1872 году тридцать жительниц города подали петицию в главный законодательный орган кантона (Большой совет) с просьбой разрешить женщинам учиться в университете. Интересно, что петицию эту подали не молодые девушки, а тридцать «женщин Женевы, матерей семейств»: именно так они обозначили себя в данном прошении[18]. Не сумев получить высшее образование, они хотели добиться этой возможности для своих дочерей. В женевском парламенте прошли бурные дебаты: требование женщин поддержал ряд профессоров-мужчин университета, в частности, такой выдающийся ученый с международной репутацией, как Карл Фохт[19].  В итоге 19 октября 1872 года был принят закон, согласно которому швейцарские женщины могли теперь получать высшее образование наравне с мужчинами[20]. Данное решение совпало с рождением Женевского университета: до этого он назывался Академией Женевы[21]. Таким образом, Женева стала вторым городом Швейцарии после Цюриха, открывшим двери высших учебных заведений для слабого пола.

Парадоксально, но плодами этого «нового равенства» воспользовались в первую очередь не те, кто его добивался. Если швейцарок в Женевском университете можно было пересчитать по пальцам, то число русских девушек не переставало расти. Большое количество студенток из Российской империи объяснялось прежде всего тем, что на родине получить высшее образование они практически не могли. Единственным исключением были Санкт-Петербургские Высшие женские курсы, основанные в 1878 году и вошедшие в историю как Бестужевские. Девушкам еврейского происхождения поступить туда было исключительно сложно, поэтому среди студенток Женевского университета именно евреек было особенно много.

В то время когда швейцаркам по-прежнему внушалось, что между мужчинами и женщинами знак равенства не стои́т и стоять не должен, в Женеве стало появляться все больше девушек и молодых женщин, которые опровергали этот постулат. В 1880 году в Женевском университете обучалось 14 девушек, из которых лишь одна была швейцаркой, а остальные — выходцы, так сказать, «с Востока»[22]. В 1896 году на медицинском факультете Женевского университета девушек было уже 73, и число их продолжало расти. Десять лет спустя, в 1906 году, здесь училось уже 150 девушек, приехавших из Российской империи, и только одна швейцарка[23]. В итоге, с 1872 по 1914 годы диплом о высшем образовании получили здесь 480 русских студенток и только 22 швейцарки. При этом в 1882 году именно русская, Ольга Гортинская, стала первой женщиной, защитившей кандидатскую диссертацию в области медицины: швейцарке это удалось сделать лишь в 1900 году[24].

Суровые лики деятелей эпохи кальвинизма — вот что видел каждый студент, выйдя в перерыв прогуляться по скверу университета.

Устроиться на работу по специальности выпускницам университета было трудно. Но и тут «первопроходцами» тоже стали подданные Российской империи, окончившие медицинский факультет и по разным причинам осевшие в Женеве. Назову лишь несколько имен.

Генриетта Салоз-Жудра, обучавшаяся в 1877–81 годах, имела русско-польские корни. Именно она стала первой женщиной, открывшей собственный кабинет в Женеве[25].

Розалия Боград, ставшая женой выдающегося русского революционера Георгия Валентиновича Плеханова, училась на врачебных курсах в России. Оказавшись вместе с мужем в Женеве, она также окончила медицинский факультет Женевского университета в 1889 году. Розалия Боград-Плеханова была очень популярна среди русских: часто она оказывала им не только врачебную, но и всякую другую помощь[26].

Нина Диккер, родившаяся в еврейской семье на Украине, была последовательницей идей Л. Н. Толстого. В 1897 году, заработав денег частными уроками, она отправилась в Женеву получать медицинское образование, для того чтобы потом лечить крестьян. Здесь она встретила Мануэля Дайнова, анархиста и эрудита, за которого вышла замуж. Нина Дайнова-Диккер стала гинекологом и открыла свой кабинет, при этом большая семья не помешала ей защитить докторскую диссертацию. В Женеве она оставила о себе память не только как прекрасный врач, но и как очень отзывчивый человек: так, по четвергам она вела прием бесплатно. До конца жизни Нина Дайнова-Диккер оказывала не только медицинскую, но и ощутимую финансовую помощь своим соотечественникам: оплачивала учебу некоторым студентам, а после революции давала приют беженцам из Советской России[27].

Женщины-врачи проложили дорогу тем, кто получил другие профессии. Слава некоторых из них вышла за пределы не только Женевы, но и Швейцарии. В их числе, например, Лина Соломоновна Штерн, еврейка из-под Каунаса, — первопроходец в области биохимии, поступившая в Женевский университет в 1898 году. Это была первая женщина, ставшая профессором университета. Успехи в изучении человеческого мозга способствовали ее приглашению возглавить кафедру в Московском медицинском институте. Лина Штерн приняла это предложение и уже в СССР стала также первой женщиной-академиком. Она была широко известна во всем мире, что, впрочем, не спасло ее от ареста в 1949 году, в разгар кампании по «борьбе с космополитизмом». Лина Штерн чудом избежала расстрела, провела несколько лет в тюрьме и вышла на свободу лишь после смерти Сталина[28].

Вера Богдановская была дочерью известного русского хирурга. Окончив Бестужевские курсы в Петербурге, она отправилась продолжать обучение в Швейцарию. Получив диплом факультета естественных наук Женевского университета, она занялась исследованиями в области органической химии. Вернувшись в Россию, Вера Богдановская работала на Бестужевских курсах. В 1896 году в ее лаборатории произошел взрыв, во время которого она погибла. Учебник, подготовленный Верой Богдановской, был издан уже после ее смерти[29].

Весной в парке рядом с университетом цветут рододендроны (фотография автора)

Можно привести еще множество примеров, подтверждающих, что на рубеже XIX–XX веков образованная русская молодежь, оставшаяся в Швейцарии, зарекомендовала себя здесь наилучшим образом и внесла весомый вклад в развитие экономики и науки не только этой, но и других европейских стран. Я уверена в том, что аналогичные данные о вкладе русскоговорящей диаспоры в экономику, науку и культуру Швейцарии появятся довольно скоро!

[1] См., напр.: Грезин Иван. Швейцарская колыбель русской революции // Наша газета, 23–24.10.2017. — http://nashagazeta.ch/news/politique/shveycarskaya-kolybel-russkoy-revolyucii-chast1

[2] Следует отметить, что деление русских на эмигрантов и студентов весьма условно. Часто русские революционеры, вынужденные эмигрировать с Женеву, поступали на учебу и становились студентами. Не менее редким был и обратная трансформация: студент, приобщался к политике и после окончания учебы не возвращался в Россию, плавно переходя в разряд эмигранта.

[3] Edmond Charles-Roux. Isabelle du désert [Эдмон Шарль-Ру. Изабель-пустынница]. Grasse. Paris.2003, p. 960.

[4] См. сноску 3: там же, p. 960.

[5] Шишкин Михаил. Русская Швейцария. — М.: Астрель, 2011. С. 99.

[6] См. сноску 3: там же, p. 155 (note 7, p. 960).

[7] См. сноску 3: там же, p. 158.

[8] См. сноску 3: там же, p. 155 (note 4, p. 958).

[9]  См. сноску 3: там же, p. 158.

[10] «Le Peuple» («Народ») — газета, являвшаяся органом бельгийского профсоюзного движения / 7.02.1903. Также см. сноску 3, p. 155.

[11] См. сноску 3: там же, p. 155 (note 11, p. 960).

[12] Ленин приезжал в Женеву в 1895 и в 1900 годах, затем жил здесь в 1903–05 и в 1907–08 годах. В последний раз он побывал в Женеве в начале 1917 года, перед самым началом Февральской революции. — См.: http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/4266/, а также http://nashagazeta.ch/news/ma-suisse/9502.

[13] Шишкин Михаил. Русская Швейцария. — М.: Астрель, 2011, С. 36.

[14] См.: https://profilib.net/chtenie/119161/anatoliy-lunacharskiy-chelovek-novogo-mira-22.php

[15] См. сноску 1: там же // Наша газета, 24.10.2017. — http://nashagazeta.ch/news/politique/shveycarskaya-kolybel-russkoy-revolyucii-chast1

[16] См. сноску 1: там же.

[17] Подробнее см. очерк о Достоевском «Это не город, а ужас!»

[18] Les Femmes dans la mémoire de Genève. Du XV^e au XX^e sciècle. Etat de Genève et Editions Suzanne Hurter [Женщины в истории Женевы. XV–XX векá. Администрация Женевы и издательство Сюзанны Хёртер]. 2005, p. 132.

[19] Карл Фохт (1817–1895) — немецкий естествоиспытатель, зоолог, палеонтолог, врач, долгое время работавший в Швейцарии, в частности в Женевском университете Женевы

[20] См. сноску 18: там же, p. 132.

[21] См. сноску 18: там же, p. 133.

[22] См. сноску 18: там же, p. 133.

[23] См. сноску 3, p. 157 (note 15, p. 961).

[24] См. сноску 18: там же, p. 133.

[25] См. сноску 18: там же, pp. 135–136.

[26] См.: https://www.proza.ru/2016/06/10/626

[27] См. сноску 18: там же, pp. 142–143.

[28] См. сноску 18: там же, pp. 144–146.

[29] См.: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B0,_%D0%92%D0%B5%D1%80%D0%B0_%D0%95%D0%B2%D1%81%D1%82%D0%B0%D1%84%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0