Казалось бы, о жизни Владимира Владимировича Набокова в Швейцарии уже написано все, и добавить к этому нечего. Но однажды, оказавшись на вечере известного французского журналиста Бернара Пивó, я узнала о том, что ему повезло встретиться с Набоковым и даже взять у него интервью.
Владимир Набоков во время телеинтервью 1975 года. © ina.fr[1]
Встреча с Пивó проходила во французском городке Дивон-ле-Бен, неподалеку от Женевы. Бернар Пивó оказался, помимо всего прочего, прекрасным актером. Он удивительно точно передавал интонации и манеру говорить тех известных писателей, с которыми ему довелось побеседовать за свою долгую карьеру журналиста, специализировавшегося на новостях литературной жизни. Одно из сильнейших впечатлений оставила у него встреча с Набоковым в 1975 году в, где писатель прожил в общей сложности семнадцать лет.
Как признался Пивó, у него была очень слабая надежда уговорить Набокова дать телеинтервью: тот вообще редко соглашался выступать публично, тем более на телевидении… Насколько знал Пивó, такое случилось во Франции лишь однажды, да и то это было крошечное интервью для одной из первых французских литературных передач «Чтение для всех» (Lecture pour tous) в 1959 году[3].
Отель «Монтрё Палас», в котором Набоков провел семнадцать лет. Фотография автора
Тем не менее, Пивó решил попытать счастья и отправился в Швейцарию — тем более что повод был достойный: выход в свет французского перевода романа «Ада». Он прибыл в Монтрё, в роскошный (особенно по тем временам) отель «Монтрё Палас». Когда Пивó поднялся в номер, Набоков говорил по телефону, и все реплики Владимира Владимировича указывали на то, что беседовал он со своим редактором. Набоков прекрасно знал французский и рассорился со многими редакторами, полагая, что он лучше знает, как употреблять то или иное выражение. На сей раз он тоже довольно долго пытался убедить собеседника в своей правоте, а потом, потеряв терпение, воскликнул:
— Mais Emile l’emploie![4]
Видимо, редактора это убедило, и разговор быстро закончился.
— А кто это Эмиль? — поинтересовался Пивó.
— Как! Вы не знаете? Это же Эмиль Литтре! — удивился Набоков, словно речь шла о его хорошем знакомом, жившем по соседству.
Эмиль-Максимильен-Поль Литтре — французский философ и филолог XIX века. Современники считали его самым энциклопедически образованным человеком и первоклассным стилистом. Эта слава сохранилась за ним и по сей день. Бóльшую часть жизни Эмиль Литтре посвятил составлению знаменитого «Энциклопедического словаря французского языка», который во Франции часто так и называют: «Словарь Литтре».
Встреча Бернара Пивó с Владимиром Набоковым состоялась в пять часов вечера; писатель успел отдохнуть и был в хорошем расположении духа, а потому согласился обсудить интервью — что уже звучало многообещающе. Они спустились в один из салонов отеля, но как только начали разговор, появился настройщик рояля и принялся за работу, громко стуча по клавишам.
— Уйдем отсюда. Шум — вот что погубит мир! — сказал Набоков, решительно поднявшись с кресла.
Они перешли в другой салон, не обратив внимания на то, что там тоже стоял рояль, и вскоре опять услышали его бренчание. Им вновь пришлось встать и отправиться на поиски помещения, в котором не было бы никаких музыкальных инструментов. Как ни странно, этот эпизод не вызвал у Набокова раздражения, а, наоборот, развеселил его. Возможно, он уже мысленно прикидывал, как использует в своем новом произведении сюжет с преследовавшим их настройщиком.
Пивó и раньше восхищался Набоковым, но тот казался ему человеком несколько холодным и надменным. По признанию Пивó, за время их беседы он был просто пленен мощной личностью писателя — его эрудицией, широтой мировоззрения, необыкновенно живой и ироничной речью. Он и прежде мечтал о том, чтобы Набоков принял участие в передаче, но сейчас твердо решил, что не уйдет из отеля, пока не убедит его.
— Терпеть не могу импровизацию! — отбивался писатель от журналиста. — Я и дюжины слов не произносил, выступая перед студентами или перед какой-либо другой аудиторией, без того чтобы не подготовить письменный текст заранее!
— Хорошо, — парировал Пивó, — сделаю для вас то, чего никогда не делал ни для кого: пришлю свои вопросы заранее.
— Я отвечу на них письменно — и прочитаю свои ответы на камеру. Устройте так, чтобы на письменном столе, за которым я буду сидеть, было много книг: они скроют от зрителей мою шпаргалку. Я очень талантливо делаю вид, будто говорю без бумажки: вы сами убедитесь. Буду время от времени возводить глаза к потолку, будто бы в поисках вдохновения.
В итоге соглашение все же было достигнуто, и 30 мая 1975 года французское телевидение записало интервью Набокова. Пивó задавал писателю вопросы — тот, как и обещал, зачитывал ответы. Даже интерьер в этот раз был оформлен не так, как во время других передач программы «Апострофы». Как правило, все присутствовавшие вели беседу, расположившись вокруг стола. На сей раз студийный письменный стол завалили книгами. За ним сидел Набоков; рядом с писателем, на стуле, немного по-школярски (бочком) пристроился Пивó; остальные сидели где-то на заднем плане, просто для проформы: никто из них не имел права вмешиваться в беседу.
В студии во время интервью © ina.fr
Во время телеинтервью в Монтрё Набоков поставил еще одно условие: в ходе встречи ему должны будут подать любимый сорт виски. Но, чтобы не шокировать публику, решено было налить виски в чайник. Таким образом, по ходу интервью Пивó периодически интересовался: «Еще немного чаю, месье Набоков?»
Пивó должен был выполнить еще одну просьбу Набокова. В студии за ширмой установили переносной туалет, который, как полагал писатель, был ему необходим в силу возраста. Это условие тоже было выполнено; правда, туалет, к счастью, не понадобился. По воспоминаниям Пивó, когда интервью закончилось, писатель радовался, как фокусник, не только обманувший, но и очаровавший публику, вытащив кролика из шляпы.
Спустя год после интервью программе «Апострофы» Набокова не стало. Рассказывая о его смерти, Бернар Пивó стоял на сцене какой-то потерянный и грустный, словно эта утрата настигла его не сорок лет назад, а буквально вчера. Потом он посмотрел в зал, улыбнулся и сказал, что ему не хотелось бы заканчивать выступление на такой печальной ноте, поэтому он позабавит нас одной недавно произошедшей историей. Так как Набокова отличало тончайшее чувство юмора, Пивó был уверен, что его рассказ позабавил бы писателя, — тем более что речь шла о словарях, которые тот так ценил.
Во французском языке есть одно почти забытое выражение: «bagatelle de la porte». Как объяснил Пивó, у него было несколько значений, но все они позабыты, кроме одного: ласки, предшествующие основному акту любви. И вот, встретив как-то видного лингвиста Жана д’Ормессона, принимавшего участие в подготовке Словаря Французской Академии (Dictionnaire de l’Académie française)[5], Пивó сказал ему:
— Это, конечно, прекрасно, что вы включили выражение «bagatelles de la porte» в ваш монументальный словарь. Но вот что удивительно. Вы перечислили все его значения, которые уже давно не используются, за исключением того единственного, в котором оно до сих пор еще употребляется.
И он объяснил, о каком значении идет речь. Д’Ормессон взглянул на него с грустью — и досадливо махнул рукой.
— Какая любовь? Какой секс? Нашли о чем! У наших академиков одно на уме: Простата! Простата!
На всякий случай, уточняю: самому д’Ормессону, также академику, было тогда уже под девяносто, а средний возраст членов этого заведения гораздо больше шестидесяти.
Считавшийся одним из лучших специалистов в области французского языка, он, как и Набоков, с огромным пиететом относился к «Словарю Литтре». Ему принадлежит высказывание: «Le Littré est la bible des écrivains»[6].
Памятник Набокову перед входом в отель «Монтрё Палас». Фотография автора
Естественно, я захотела узнать, о чем же Набоков беседовал с Пивó в программе «Апострофы». К счастью, в эпоху Интернета это оказалось совсем не сложно.
…«Кролика из шляпы» Набоков все-таки вытащил. Но не потому, что, как ему показалось, сумел убедить публику в своей импровизации. Мне кажется, здесь он мало кого обманул: очевидно, что свой текст он читает. В заключительной части интервью оператор изменил ракурс, и в камеру попали листы бумаги, лежавшие на столе.
Но разве это имеет значение? Зато писатель превратил банальное интервью в «театр одного актера», наблюдать за которым одно наслаждение. Набоков то глубокомыслен, то ироничен, то вдруг в его речи звучит пафос, то он полон сарказма… Пивó сумел сделать то, что редко кому удавалось до него: он явно вызвал у писателя симпатию, и это задало доверительный тон всему интервью.
Еще интересно наблюдать, как Набоков постепенно превращает интервью в монолог. Реплики Пивó становятся вторичны: чувствуется, что без них можно было бы обойтись. Не Набоков нервничает в ожидании очередного вопроса, а Пивó чувствует себя неуверенно, смущается, как ученик в присутствии профессора. Несмотря на то что Набоков предстает даже не профессором, а мэтром, немного вальяжным и снисходительным к своему «ученику», тем не менее, некоторое высокомерие, все же сквозящее в его монологе, отнюдь не портит содержания сказанного. Каждая фраза, каждый ответ на вопрос — отточенная миниатюра. В этой речи писателя столько глубоких мыслей, оригинальных высказываний и юмора, что ответы все больше превращаются в череду миниэссе высочайшего литературного класса.
Вот, например, ответ Набокова на вопрос о том, чтó он обычно делает в это время суток. (Часы в студии показывали 21 час 47 минут.) «В это время, месье, я имею обыкновение лежать под пуховым одеялом, на трех подушках, в ночном колпаке, в скромной спальне, что служит мне одновременно рабочим кабинетом; очень яркая лампа — маяк моих бессонниц — еще горит на ночном столике, но будет потушена через мгновение. Во рту у меня сенная облатка, а в руках нью-йоркский либо лондонский еженедельник. Я откладываю, нет, отшвыриваю его в сторону и, тихонько чертыхаясь, снова включаю свет, чтобы засунуть носовой платок в кармашек ночной сорочки. И тут начинается внутренний спор: принимать или не принимать снотворное. До чего же упоителен утвердительный ответ!»[7]
Из интервью я узнала ранее неизвестные детали биографии Набокова. Например, блестящим знанием французского он был обязан своей гувернантке Сесиль Мьотон (Cécile Miauton), которую родители выписали… из Швейцарии, причем не просто из Швейцарии, а из кантона Во, — где, как уточняет Набоков, ее фамилия звучит иначе: «Миотон». Правда, образование она получила в Париже, после чего ее фамилия стала звучать на французский лад… Сесиль оставалась в семье Набоковых вплоть до 1915 года — ей же будущий писатель был обязан хорошим знанием французской литературы: ее изучение они начали с трагедии Корнеля «Сид» и с «Отверженных» Гюго. А в двенадцать лет юноша уже наизусть цитировал Верлена.
Вот еще несколько деталей этого интервью, имеющих отношение к Швейцарии. На вопрос Пивó, почему Набоков поселился именно в этой стране, а не в какой-нибудь другой, Набоков полушутя-полусерьезно ответил, что они с женой подумывали купить виллу в Италии или во Франции, но испугались, увидев размах тамошних забастовок почтовиков. А поскольку бесперебойная связь с внешним миром для писателя насущная необходимость, то предпочтение было отдано Швейцарии: ведь это единственная страна, где почта работает безотказно! Но Набоков не был бы Набоковым, если бы не облачил эту простую фразу в совершенно удивительный по оригинальности и красоте пассаж:
«…Люди солидных профессий, тишайшие устрицы, крепко-накрепко привязанные к своему родному уютному перламутру, и не подозревают, насколько такая гарантированно-бесперебойная почта, как в Швейцарии, облегчает участь автора, даже если ежеутреннее приношение состоит из нескольких туманных деловых писем да двух-трех просьб об автографах, каковые я никогда в жизни читателям не даю». Затем писатель добавил, что еще одной причиной выбора Швейцарии стал «…вид с балкона на Женевское озеро, — оно же озеро Леман. Оно стóит всех тех денежных потоков и вливаний, на которые похоже. Такая вот скверная метафора»[8].
Я не собираюсь злоупотреблять вашим вниманием и продолжать цитировать дальше. При желании это интервью можно не только послушать, но и посмотреть на видео, притом с русскими субтитрами[9].
Я прочла почти все произведения Набокова, а также многое из написанного о нем. Съездила в Монтрё, зашла в отель «Палас», поднялась в комнату, где Владимир Владимирович жил со своей женой, Верой Евсеевной Слоним. Тем не менее, этот писатель оставался для меня холодным и отчужденным — чем-то похожим на собственное бронзовое изваяние, надежно пристроившееся на стуле перед входом в отель. Однако после встречи с Бернаром Пивó и его рассказа о писателе он наконец стал для меня вполне земным, реальным, — а оттого еще более удивительным.
[1] Фотография из архива Национального аудиовизуального института Франции (Institut national de l’audiovisuel – INA).
[2] «Apostrophes» («Апострóфы») — еженедельная литературная передача на канале «Антенна-2», которую вел французский журналист Бернар Пивó с 10 января 1975 по 22 июня 1990 года.
[3] См. запись передачи «Lecture pour tous» 1959 г.: http://www.ina.fr/video/I00016162
[4] Но его использует Эмиль! (фр.)
[5] Французская Академия создана в первую очередь для изучения французского языка, литературы и регулирования языковой и литературной нормы французского языка. В 1694 году академия издала первый лексикон, известный под названием «Французского академического словаря»
[6] «Словарь Литтре» — это писательская «библия» (фр.)
[7] Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. — М.: Независимая Газета, 2002. С. 391 / https://public.wikireading.ru/7158
[8] Там же: см. сноску 5. С. 398–399.
[9] Интервью Набокова: https://www.youtube.com/watch?v=3n1UFVVYzRk